“вступительное” слово на сорок пять минут, а волнующая по чувству и не находящая формы защита». Об этом памятном вечере в письме от 2–4 мая 1921 г. Г.Блок сообщал Б.Садовскому: «Чуковский читал благоговейно, равнял с Фетом и Тютчевым “...” Затем вышел А.А., и тут уже было не до хлопков. Тишина воцарилась молитвенная»[29]. Писатель, халдей, «которого Сохатый любил, лечился от легких, и все думали, что у него чахотка», появляющийся в восьмой волне – литературовед, философ М.О.Гершензон[30]. К этому перечню следует добавить имя И.Г.Репина – «большого русского художника», решившего, что присланные ему из России фрукты могут быть отравлены (волна седьмая), и Черномора, редактора «вроде пушкинского «дядьки Черномора»: «Он создавал условия естественной выгонки творческих сил». По-видимому, речь идет о А.К.Воронском – критике и главном редакторе первого в Советской России легендарного толстого литературного журнала «Красная новь», издание которого началось в 1921-м. Своей главной задачей Воронский считал консолидацию главных литературных сил вокруг журнала и в первую очередь искал и собирал вокруг редакции литературную молодежь. Много и часто в журнале печатались, например, «Серапионовы братья» – М.Зощенко, Вс.Иванов, Н.Никитин, Е.Полонская, Н.Тихонов, а кроме них сама Ольга Форш, а также С.Городецкий, С.Есенин, О.Мандельштам, Б.Пильняк, Б.Пастернак и др.

О «Серапионовых братьях», кружке молодых писателей, сложившемся в феврале 1921 года, рассказывается в последней, девятой главе. В кружок входили И.Груздев, М.Зощенко (в романе – Гоголенко), В.Иванов (брат-алеут), В.Каверин, Лев Лунц, Н.Никитин, Е.Полонская («женщина поэт»), М.Слонимский, Н.Тихонов и К.Федин. Ольга Форш пишет о них в конце книги, уравновешивая скорбный мартиролог панегириком молодым писателям: «с своей задачей, связать воедино две эпохи, не предавая искусства, они справились». Для нее «серапионы» стали символом сохранения культуры и преемственности в литературе в годы революционной метели. Именно поэтому особое внимание она уделяет в романе конкурсу Дома литераторов и его неназванному победителю – Константину Федину с рассказом «Сад». «Серапионы» были несхожими писателями, но их объединяла любовь к литературе и требование независимости искусства от политики: «Пора сказать, что некоммунистический рассказ может быть бездарным, но может быть и гениальным»[31]. Автор процитированного манифеста – веселый, жизнерадостный, талантливый, блестяще образованный и рано погибший Лева Лунц и его друг Михаил Слонимский (Копильский), о лени которого ходили легенды, чаще всего упоминаются в романе. О своем собрате Лев Лунц с иронией писал Берберовой 30 сентября 1922 года: «Миша Слоним<ский> явно стремится к окаменению. Движется минимум. Спит максимум». Особенно подробно, с удовольствием, Ольга Форш воссоздает атмосферу веселых вечеров в Диске и знаменитых «кинематографов» Льва Лунца и Евгения Шварц: «Зверски веселимся. Я превзошел самого себя. Ставлю потрясающие кинотрагедии по новому методу. Издеваюсь над присутствующими. “Публицистический кинематограф»!”. Об одном из них, под названием «Фамильные бриллианты Всеволода Иванова», вспоминал позднее Евгений Шварц: «В качестве актеров действовали зрители. Те, кого я называл. Сценарии писал Лунц, но я отступал от них, охваченный безрассудным, отчаянным и утешительным вдохновением»[32]. Одним из таких участников кинематографа «Фамильные бриллианты Всеволода Иванова» был писатель Борис Пильняк (в романе – Сосняк), недолгое время друживший с «серапионами».

Замыкает роман «громадный человек» – Г.Зиновьев: «Ну... я сделал для русской литературы все, что мог. Я передал Дом искусств – Деловому клубу».

Роман Ольги Форш был написан всего восемь лет спустя, но время изменились безвозвратно: на фоне ужесточения цензуры, травли Евгения Замятина и Бориса Пильняка, Шахтинского дела, надвигающегося террора и масштабной коллективизации эпоха начала 1920-х воспринималась современниками как пестрый, сложный, но свободный период в истории русской культуры, навсегда отошедший в прошлое. Ольге Форш удалось уловить и воссоздать тот вольный дух русской литературы, который власти пытались убить, но так и не смогли уничтожить ни репрессиями, ни казнями, ни ссылками.

Мария Котова

Примечания

1

Гравюра (нем.). – Здесь и далее перевод ред.

2

А, Корюс – он хорош для русских (фр.).

3

Скользящий, текучий стиль (фр.).

4

Икра (фр.).

5

Букв.: ради почета (лат.).

6

Великий Восток (фр.).

7

Махно (фр.).

8

Петлюра (фр.).

9

Вираж (фр.).

10

СССР (фр.).

11

Обитель дней моих начальных,

Люшон, ты – край поющих вод,

Недаром ропот струй хрустальных

С тех пор всегда меня влечет.

(Перевод Ел. Боевской)

12

Уведомление (фр.).

13

Выбор родства (нем.).

14

Следовательно (лат.).

15

Возрождение, обновление (лат., ит.).

16

Стиль – это человек (фр.).

17

Это его ремесло (фр.).

18

Пропорция выдержана (фр.).

19

Чукоккала: Рукописный альманах Корнея Чуковского. М., 2006. С. 275.

20

Вестник литературы. 1919. № 11.

21

Ходасевич В.Ф. Некрополь. М., 2001. С. 306.

22

Афиша Дома искусств за март 1921 г.: НИОР РГБ. Ф. 620. К. 41. Д. 31. Л. 6. О литературных вечерах Диска в 1920 г. см.: Дом искусств // Дом искусств. 1920. № 1. С. 68–70.

23

Отчет о деятельности Литературной студии Дома искусств: НИОР РГБ. Ф. 620. К. 41. Д. 22. Л. 1.

24

Ходасевич В.Ф. Некрополь. М., 2001. С. 311.

25

См. письмо О.Форш к Горькому от конца апреля 1921 г.: «Собираюсь на праздниках кончить и занести вам статью “Инопланетный Гастролер” (о Белом)». Литературное наследство. Т. 70. (Горький и советские писатели.) М., 1963. С. 581.

26

Фамилия Ионов обыгрывалась еще в «Чукоккале» Н.Лернером, призывавшем Ионова не распускать издательство «Всемирная литература», а включить его целикомв Госиздат: «Строптивость прежнюю кляня, // К тебе взываю я печально: // “Кит Йонов, проглоти меня, – // Но проглоти коллегиально!” (Чукоккала: Рукописный альманах Корнея Чуковского. М., 2006. С. 302). Очевидно, это была расхожая шутка в то время. В виде кита, готового проглотить утлый кораблик «Всемирной литературы», изобразил Ионова Мих. Слонимский (там же. С. 303).